За что Ливанов ударил Тарковского?

На холсте, словно старинный портрет, застыл мужчина. Его серьёзное, безмятежное лицо, обрамлённое элегантными складками смокинга, запечатлело миг, когда гнев застыл на грани выражения. Вглубь его глаз погружается зритель, как в омут, где каждый видит своё отражение; и строки, вырезанные справа — как эхо внутреннего диалога, смелое решение, которое давно назрело. Словно герой романа Достоевского, он стоит перед нами, и кажется, будто его жизнь состоит из цепи столкновений, каждое из которых — символически значимо. Взгляд его — это вызов, требующий ответа, и в воздухе неизменно висит напряжение, как в древних драмах. И в этом моменте, который застывает между реальностью и вымыслом, история приобретает оттенки трагикомедии, где слово, мимолётное, становится действием, а действие — стихийным протестом против самого абсурда бытия.