Ханна Джон-Кэймен, 6 сентября, 1989

На этом портрете обаяние и свежесть юности, как дуновение легкого бриза, пронизывают каждый пиксель. Взгляд её глаз, словно две глубокие реки, уводит мысли в дебри необъятных просторов внутреннего мира. Игра теней и света на её лице напоминает первые лучи рассвета, пробивающиеся сквозь листву. Губы, слегка приоткрытые, как будто за момент до мягкой улыбки, готовы поведать историю неуловимой мечты. Эти завитки волос, будто тонкие нити, втягивают в узоры судьбы, расплетаясь и сплетаясь в невидимые узоры. Строки, словно едва уловимый шёпот, где-то за пределами кадра, становятся олицетворением тайных мыслей, что вихрятся в её уме. Здесь, на фоне глубокой синевы, отражения её эмоций расщепляются на мельчайшие дроби цвета, как преломляющиеся в стакане света лучи. Что бы она ни пыталась сказать своим недосказанным ветром волос, это всегда будет языком тонкой иронии и многослойной трагедии, где фоном служит музыка городской улицы, преисполненная ритмов современности и вечности.